Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

интересами» на территории теперь уже бывшей Польши. Она прошла, как и предлагал Наркоминдел, примерно по линии Керзона. Один из секретных протоколов изменял протокол от 23 августа «в п. 1 таким образом, что территория литовского государства включается в сферу интересов СССР, так как с другой стороны Люблинское воеводство и части Варшавского воеводства включаются в сферу интересов Германии»[140]. «Фактически без единого выстрела были возвращены исконные русские земли»[141], —замечал Чубарьян.

Прощаясь, Риббентроп выразил надежду, что Молотов приедет в Берлин для обмена ратификационными грамотами и что появится случай для встречи между фюрером и Сталиным. После скептического ответа Молотова Сталин заметил:

— Там, где желание, там будет и возможность. Встреча между мною и фюрером желательна и возможна. Если живы будем[142].

29 сентября Риббентроп вылетел обратно в Берлин. 4 октября Молотов и Шуленбург подписали дополнительный протокол к договору о дружбе и границе, где попунктно ее описали. Польша временно исчезла с карты мира. Польское правительство в эмиграции, созданное 30 сентября генералом Сикорским, однозначно квалифицировало договор как четвертый раздел Польши и заявило о борьбе за полное восстановление независимости и суверенитета Польши в границах на 1 сентября 1939 года[143]. Советскими войсками было взято в плен 454 700 солдат и офицеров Войска польского. Большая часть из них была сразу распущена по домам. В лагерях НКВД оказалось 126 тысяч человек. Политбюро ЦК 2 октября приняло постановление «О военнопленных», согласно которому было организовано несколько лагерей для размещения в них польских граждан, считавшихся военнопленными. Согласно официальному заявлению советского правительства от 14 апреля 1990 года, весной 1940 года было расстреляно 15 131 пленный польский офицер и жандарм[144]. Впрочем, детали катынской истории вызывают сомнения у ряда историков[145].

После завершения польской кампании основные усилия советской дипломатии обратились на укрепление позиций в сопредельных регионах и государствах. В конце сентября Советский Союз предложил балтийским странам пакты о взаимопомощи, почти полностью совпадавшие текстуально, предусматривавшие гарантии безопасности и согласие на размещение на их территории советских военных баз и военных формирований. Лидеры Литвы, Латвии и Эстонии пытались найти поддержку сначала в Берлине, затем в Лондоне, Париже и Вашингтоне, но тщетно. Их озабоченность разделила только Финляндия. 24 сентября на Ленинградском вокзале торжественно, с флагами встречали министра иностранных дел Эстонии Карла Сельтера, с которым вечером уже говорил Молотов:

— Советскому Союзу требуется расширение системы своей безопасности, для чего ему необходим выход в Балтийское море. Если вы не пожелаете заключить с нами пакт о взаимопомощи, то нам придется использовать для гарантирования своей безопасности другие пути, может быть, более крутые, может быть, более сложные… Эстония сохранит свою независимость, свое правительство, парламент, внешнюю и внутреннюю политику, армию и экономический строй[146].

Сельтер сопротивлялся как мог, но получил проект договора о взаимопомощи, с которым на следующий день и отбыл на консультации в Таллин. Чтобы подкрепить серьезность советских аргументов, 26 сентября штаб Ленинградского военного округа получил директиву «немедленно приступить к сосредоточению сил на эстонско-латвийской границе»[147]. Сельтер вернулся в Москву. Молотов предложил на время войны в Европе держать в Эстонии 35-тысячный советский гарнизон. Эстонцы отказались, тогда в переговоры вступил Сталин, великодушно разрешивший сократить это число до 25 тысяч[148]. Несговорчивость пошла на убыль, когда Молотов позволил эстонской делегации наблюдать в Кремле Риббентропа с его командой. 28 сентября Молотов подписал с Сельтером пакт о взаимопомощи. После подписания Сталин поздравил главу эстонского МИДа: «С вами могло получиться, как с Польшей»[149]. А вечером 2 октября в Кремле принимали латвийского министра Мунтерса. Молотов сразу взял быка за рога:

— Хотелось бы с вами поговорить насчет того, как упорядочить наши отношения. Примерно как с Эстонией? Если вы придерживаетесь такого же мнения, то мы могли бы определить принципы. Нам нужны базы у незамерзающего моря.

Мунтерс пытался отбиться, ссылаясь на отсутствие угроз в условиях пакта с Германией. Но Молотов парировал:

— Мы не можем допустить, чтобы малые государства были использованы против СССР. Нейтральные прибалтийские государства — это слишком ненадежно[150].

5 октября Молотов и Мунтерс подписали пакт о взаимопомощи. Латвия предоставила СССР «право иметь в городах Лиепая (Либава) и Вентспилс (Виндава) базы Военно-морского флота и несколько аэродромов для авиации на правах аренды по сходной цене» и гарнизон численностью 25 тысяч человек[151]. Сложнее всего сложились переговоры с Литвой, хотя у Кремля уже появился такой козырь, как возможность приращения ее территории за счет Виленской области. Перед приехавшим в Москву 3 октября главой литовского МИДа Урбшисом Сталин и Молотов для наглядности развернули большую карту с автографом Риббентропа и просто показали принадлежность Литвы к советской зоне влияния[152]. Председатель Совнаркома встречался с Урбшисом пять раз, из них три раза — с участием Сталина. Исход дискуссии решила демонстративная активность Красной Армии на литовской границе, а также угроза — в случае несговорчивости литовской стороны — передать Вильно Белоруссии[153]. 10 октября Молотов и Урбшис подписали договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой. Конфиденциальный протокол устанавливал право Москвы держать там «в общей сложности до двадцати тысяч человек наземных и воздушных вооруженных сил»[154].

Москва на этом этапе всячески избегала соблазнов принудительной советизации, при том, что режимы Ульманиса в Латвии, Сметоны в Литве и Пятса в Эстонии характеризовались в Москве как профашистские, антинародные, реакционные. Так, 21 октября Молотов телеграфировал полпреду в Литве Позднякову: «Малейшая попытка кого-либо из вас вмешаться во внутренние дела Литвы повлечет строжайшую кару на виновного.

Имейте в виду, что договор с Литвой будет выполняться с нашей стороны честно и пунктуально»[155]. Но очевидно также, что сам факт присутствия советских войск в Прибалтике оказывал влияние на внутриполитическую ситуацию, помогая просоветским силам и сковывая профашистские. Сталин 25 октября скажет Димитрову: «Мы не будем добиваться их советизации. Придет время, когда они сами это сделают»[156]. В своем выступлении перед Верховным Советом 31 октября Молотов уделит внимание пактам с прибалтийскими странами:

— Ввиду особого географического положения этих стран, являющихся своего рода подступами к СССР, особенно со стороны Балтийского моря, эти пакты предоставляют Советскому Союзу возможность иметь военно-морские базы и аэродромы в определенных пунктах Эстонии и Латвии, а в отношении Литвы устанавливают совместную с Советским Союзом защиту литовской границы[157].

А вот Западная Украина и Западная Белоруссия советизировались стремительно — под присмотром Хрущева и